Внутренняя и внешняя политика алавитов в Сирийской Республики во второй половине ХХ – начале ХХ
I
вв.
Формально военный переворот 8 марта 1963 г., квалифицируемый в официальной сирийской историографии как «революция», означал, что политическая гегемония в Сирии перешла в руки ПАСВ. Тем не менее, реальная картина развития событий была значительно сложнее.
Данные израильского исследователя И. Рабиновича, касающиеся внутренней ситуации в ПАСВ того времени, свидетельствуют, что число членов баасистской партии накануне этих событий не превышало 500 чел., а ее руководство после распада ОАР лишь начинало кампанию по восстановлению партийных рядов. Возможность радикального изменения внутриполитической ситуации в Сирии определялась опорой ПАСВ на Военный комитет, где ведущую роль играли офицеры, представлявшие конфессиональную и региональную периферию. По сути дела, развитие событий в стране определялось достижением определенного консенсуса между партийным руководством, представленным ведущими лидерами ПАСВ М. Афляком и С. Битаром, с одной стороны, и членами Военного комитета, с другой. Этот консенсус И. Рабинович называл «армейско-партийным симбиозом». Появлявшаяся в то же время в баасистской доктрине концепция «идеологизированной армии», приходящей на смену «армии профессионалов», становилась косвенным подтверждением справедливости его вывода. Сюда же можно отнести и утверждения о том, что «технические знания военного второстепенны по сравнению с его идеологической компетенцией» 2.
Вопрос об «армейско-партийном симбиозе» в той форме, как он был поставлен И. Рабиновичем, заслуживает более пристального внимания. Израильский исследователь видит в этом «симбиозе» попытку укрепления партийного контроля над поддержавшей его частью офицерского корпуса. Его точку зрения во многом разделяет и Н. ван Дам. Разумеется, руководство ПАСВ не могло не стремиться к укреплению своего доминирующего положения в рамках союза между ним и представлявшим сирийскую периферию офицерством. Предлагаемая Н. ван Дамом трактовка баасистских документов начала 60-х годов лишь подтверждала это. Видимо, этот «симбиоз» был определенным вариантом крайне неустойчивого союза, в рамках которого происходила ожесточенная борьба как между гражданским руководством ПАСВ и армейскими офицерами, формально выступавшими в качестве членов партии, так и внутри круга этих офицеров. Ход этой борьбы в конечном итоге и определил окончательный выход военных алавитского происхождения к вершинам партийно-государственной власти.
Американский исследователь М. Сеймур, анализируя расстановку сил в рамках баасистского «армейско-партийного симбиоза», отмечал, что после мартовского военного переворота 1963 г. для выходцев из суннитского большинства последовательно ограничивался доступ в Хомскую военную академию. Принадлежавших к нему офицеров переводили на менее значимые армейские посты или отправляли в отставку. Одновременно новые власти оказывали содействие представителям вероисповедных меньшинств (это были, в первую очередь, алавиты и друзы) в замещении ими освобождавшихся должностей. Естественно, что в этом случае гражданские баасистские власти могли лишь послушно следовать той линии поведения, которая определялась их военными союзниками.
Осуществившие военный переворот 5-я и 70-я армейские бригады (располагавшиеся в местечках Кисва и Катана в непосредственной близости от столицы и становившиеся после 1963 г. основной опорой режима) были полностью переданы под управление армейских офицеров – выходцев из среды вероисповедных меньшинств. М. Сеймур отмечал также, что прослойка солдат алавитского происхождения в этих двух боевых частях уже в середине 60-х годов составляла 20–50% общей численности их личного состава. 3 Вместе с тем, по словам Н. ван Дама, «должности во многих дивизиях и бригадах были поделены между представителями этих двух меньшинств (алавитами и друзами – Авт.). Если командир подразделения был алавитом, то его заместителем – друз, и наоборот». 4
В рамках этого «симбиоза» трансформации подвергалось и руководство ПАСВ. Данные о составе ее Регионального руководства лишь подтверждали это.
Данные о конфессиональном составе сирийского Регионального руководства ПАСВ, становившегося после мартовских событий 1963 г. основным центром политической власти, подтверждают положение о том, что доминирование представителей религиозных меньшинств в армейском руководстве страны в конечном итоге изменяло и ее поли-тическую элиту. Сохранение численного превосходства суннитского представительства в этом органе власти, где с наибольшей четкостью реализовывалась идея «армейско-партийного симбиоза» (логично предположить, что выходцы из алавитской, друзской и исмаилитской среды являлись прежде всего армейскими офицерами) отнюдь не означало, что этот элемент «симбиоза» играл в общем контексте властных структур ведущую роль. Речь шла о том, кто являлся реальным главой Регионального руководства и о необходимости (что имело отношение не только к суннитскому присутствию в рядах этого органа власти) достижения компромиссов между различными сегментами офицерского корпуса ради обеспечения роли его ведущего звена.
Более того, как свидетельствовал состав созданного в канун переворота 8 марта 1963 г. Военного комитета, суннитское представительство в Региональном руководстве выражало интересы в первую очередь суннитской периферии страны, а не ее ведущих городских центров. Не приходится сомневаться, что к середине 60-х годов этим звеном становились офицеры алавитского происхождения. Завоевание ими лидирующей роли во властных структурах обеспечивалось все более усиливавшимся алавитским присутствием в национальных вооруженных силах. Тем не менее само усиление этого присутствия было обязано, по меньшей мере, двум неоднозначным обстоятельствам.
Речь шла, в частности, о факторе внутриобщинной солидарности, который неоднократно упоминался в работах различных авторов в связи с выдвижением сирийских алавитов на вершину государственной пирамиды. Анализируя этот фактор, они приходили к выводу о том, что традиционно сложившиеся в рядах нусайритской общины отношения имели тенденцию к созданию основанных на политическом доминировании племенных вождей «блоков», включавших в свой состав связанную с этими вождями принципами экономической зависимости клиентелу. В свою очередь, эти «блоки», создавая временные союзы с неалавитскими лидерами тех территорий, где были расселены алавиты, и подчиненной этим лидерам неалавитской клиентелой, могли играть определенную роль в региональной или провинциальной политической жизни5. Разумеется, даже на этом уровне (что определялось маргинальностью алавитского социально-экономического положения), не говоря уже об общесирийском контексте, роль алавитских блоков была минимальна и, в лучшем случае, второстепенна. Ситуация стала радикально меняться после того, как представители нового алавитского среднего класса, в рядах которого ведущую роль играли военные, заняли заметное место в рамках общесирийской жизни.
Отныне эти военные (в частности, С. Джедид, а затем и Х. Асад), «укрепив свою власть на общенациональном уровне, приступали к консолидации местной базы своей поддержки. Если ранее успех, достигнутый на местном уровне, выдвигал человека на общенациональный уровень, то отныне успех на уровне общенациональной политики заставлял его прибегать к поддержке на местном уровне» 6. Отныне возможности этого выдвижения не зависели от воли более многочисленного, мощного экономически и социально престижного окружения алавитов (как суннитов, так и христиан), но, напротив, это окружение становилось, как и вся нусайритская община, клиентелой новых правителей страны. Одновременно, реинтерпретируя социальные мотивы баасистской идеологии, превращая их в центральное положение доктрины, алавитские офицеры, используя обездоленную клиентелу своих единоверцев, могли успешно противостоять лидерам собственной партии, в частности, христианину М. Афляку и сунниту С. Битару, обвиняя их в «пробуржуазных» симпатиях и игнорировании «подлинных чаяний» народа.
Приход к власти в 1964 г. армейского генерала суннита А.аль-Хафеза (выступавшего, как это быстро выяснилось, в качестве переходной политической фигуры8) и окончательное отстранение от ведущих партийно-государственных постов обоих лидеров ПАСВ несли в себе немало смысловых нагрузок. Разумеется, очередной государственный переворот усиливал позиции представителей вероисповедных меньшинств (прежде всего алавитов) в высших эше-лонах власти. Оба алавитских лидера, – и С. Джедид, и Х. Асад, – становились в результате очередного выступления армии ключевыми фигурами в политической системе страны9. Иными словами, добившись беспрецедентного выдвижения вперед, алавитские офицеры меняли партию. Она разрывала со своим «мелкобуржуазным прошлым», ведущими символами которого становились ее прежние руководители. Однако более существенно то, что «социалистическая» точка зрения ранее маргинальной в сирийской политике периферии в отношении путей дальнейшей эволюции страны становилась на этот раз доминирующей.
«Социалистические» декреты новых лидеров, лишивших прежнюю политическую элиту власти, наносили во многом смертельный удар и по социально-экономическим позициям традиционного торгово-промышленного класса. Речь шла о широкой национализации в сфере промышленности и торговли. Не приходится сомневаться, что политическим аспектом предпринятых в этом направлении мер становилась еще большая сплоченность алавитских единоверцев, получавших ранее немыслимые возможности распоряжаться принадлежащим государству сектором экономики и играть в этой сфере руководящую роль вокруг своих лидеров, вплотную приблизившихся к вершине власти.
Стремительное возвышение новых алавитских лидеров, превращавшихся в руководителей общенационального масштаба, не могло быть объяснено только активным использованием ими уз традиционной внутриобщинной солидарности. В конце концов, идентичные действия в том же направлении предпринимались и их коллегами по армейской службе и наряду с этим жесткими противниками – офицерами друзского происхождения, являвшимися в период после мартовского переворота 1963 г. равной по силам группировкой в рядах сирийского офицерского корпуса. Наиболее реалистичный ответ на вопрос о том, почему алавитская армейская группировка смогла все-таки добиться перевеса над своими друзскими соперниками, лежит, по-видимому, в сфере политической практики обоих сегментов военной элиты.
Если алавиты безоговорочно выбирали ориентацию на формально общеарабскую, но внутренне ориентированную на Сирию ПАСВ, то друзы были склонны устанавливать контакты с пронасеровским Арабским социалистическим союзом – созданной в Египте партией, единственным легально действовавшим в эпоху существования сирийско-египетского «органического единства» в обоих районах ОАР политическим образованием. По крайней мере, бурное соперничество баасистов и насеристов в течение раннего этапа баасистского правления в Сирии (1963–1964 гг.) 12, за которым скрывались не межпартийные коллизии, а конфронтация между двумя группировками конфессиональных меньшинств в армейской среде, могут рассматриваться в качестве доказательства этого предположения. Победа алавитов в ходе этой конфронтации была достигнута ими не только благодаря умелой опоре на внутриобщинную традицию солидарности, но и большей слабости той партийной структуры, к которой апеллировали друзы. Более того, при всей идентичности программных принципов ПАСВ и Арабского социалистического союза, как и их политической практики, идеология Г.А. Насера оценивалась сирийским обществом в свете реалий существования ОАР как путь к подчинению Сирии внешней силе, как импортированная извне доктрина. Царившая в стране общественная атмосфера, активно эксплуатировавшаяся алавитскими офицерами, приводила к очевидной внутренней фрагментации друзской военной группировки, когда единственным средством выживания для некоторых ее членов становилось безоговорочное признание ими политического доминирования своих соперников.
Состав Регионального руководства ПАСВ в 1963–1966 и 1966–1970 гг. – тому достаточно убедительное подтверждение. Но не менее убедительна и политическая практика друзских офицеров, входивших в круг клиентелы своих алавитских коллег. Очередной военный переворот, приведший к власти в 1966 г. С. Джедида, стал триумфом алавитского триумвирата (С. Джедид, Иззат Джедид и Х. Асад), в том числе и потому, что вдохновители нового армейского выступления были поддержаны и друзскими офицерами – С. Хатумом и И. Убайдом.
Приход к власти С. Джедида означал, что политическая власть в Сирии перешла в руки алавитского офицерства. В контексте этого события данные о вероисповедном характере членов высшего руководства партии и государства-выходцев из военной среды приобретали дополнительные нюансы.
Становится очевидным, что военная группировка в рядах этого органа партийной (а по сути дела, партийно-государственной) власти играла роль его несущей конструкции (20 офицеров из 50 членов Регионального руководства в 1963–1966 гг. и 19 из 64 – в 1966–1970 гг.). И это было естественно для страны, где уже в 1964 г. власть перешла в руки офицерского корпуса, и таким образом возможность выхода вперед того или иного гражданского политического деятеля полностью зависела от степени его взаимодействия с представителями армии. Иными словами, при всем кажущемся значительным численном превосходстве гражданских политиков над военными в составе Регионального руководства они, вне сомнения, оставались не более, чем статистами в ходе развивавшегося в стране политического процесса. Сама возможность и необходимость включения гражданских членов ПАСВ в состав этого органа определялась военными, исходившими из прагматических потребностей обеспечения собственных интересов, а также поддержания и развития блоковых отношений с представителями иных общественных страт в ходе проводившегося руководством страны наступления на экономические позиции прежней правящей элиты. Для «необаасисткого» радикала С. Джедида эта линия поведения становилась первоочередной задачей. Продолжение, а во многом и усиление курса на расширение госсектора, переход к кооперированию крестьянства, стремление создать полностью послушные режиму отряды «народной милиции», профсоюзы, ассоциации различных групп интеллигенции, женские, молодежные и студенческие объединения – все это выдвигало новых активистов баасистского движения. В свою очередь, задачей высшей партийно-государственной структуры становилась институционализация новых отрядов сторонников ПАСВ. Традиционная для алавитского сообщества система «блоковых» патронажно-клиентельных связей не только трансформировалась в новых условиях власти, но и переносилась на все общество.
Параллельно алавиты усиливали собственное присутствие в рамках военной фракции Регионального руководства. Если в период 1963–1966 гг. оно составляло 30%, то в 1966–1970 гг. алавитское представительство в ее рядах достигло 42%. В течение того же времени присутствие друзов снизилось с 25% до нуля. Видимо, важнейшей причиной этого стало попытка организации в 1966 г. бывшим сторонником алавитов друзом С. Хатумом нового государственного переворота. Подавление его выступления стало предлогом для полного разрыва отношений с офицерами друзского происхождения. Вместе с тем увеличение исмаилитского присутствия с 10% до 16% означало лишь, что эта группа сирийского офицерства безоговорочно вступала в предлагавшиеся ей ее алавитскими коллегами «блоковые» отношения. Наряду с этим полное отсутствие христиан в рядах военной фракции Регионального командования могло означать лишь, что выходцы из этого конфессионального меньшинства более не играли сколько-нибудь значимой роли в рядах национального офицерского корпуса.
Вопрос об алавитском представительстве в Региональном руководстве ПАСВ имеет и еще один важный аспект. Если в период 1963–1966 гг. доля алавитов в нем не превышала 7 чел., и 6 из них были военными, то в течение 1966–1970 гг. число гражданских политиков алавитского происхождения возросло, достигнув 7 чел., а количество военных той же конфессиональной принадлежности выросло до 8. По сути дела, эти данные становятся свидетельством изменения соотношения сил в рядах самого нусайритского сообщества. Естественно предположить, что на этапе движения к обретению власти в условиях уже баасистской Сирии ведущими фигурами этого сообщества могли быть только выходцы из рядов офицерского корпуса. В дальнейшем же, после того, как властные функции в государстве стали их монополией, появилась реальная возможность изменения характера «блоковых» отношений в рамках самой алавитской общины. Клиенты новых, уже властвующих патронов получали доступ в высшие органы партийного руководства.
Не менее принципиальна и проблема суннитского представительства в Региональном руководстве ПАСВ. Не приходится говорить, что в целом оно оставалось высоким. Численность суннитов в этом органе составляла 27 чел. из 50 в 1963–1966 гг., и 33 чел. из 64 в 1966–1970 гг. Однако суннитские члены военной фракции не были многочисленны: 7 чел. в течение первого периода и 8 – второго, или 35% и 42,1% соответственно. Но даже эти цифры содержали в себе дополнительные оттенки. По подсчетам Н. ван Дама, в течение обоих временных периодов в военной фракции Регионального руководства было не более 6% офицеров-суннитов, выходцев из ведущих городских центров страны – Дамаска и Халеба15. Иными словами, подавляющее большинство суннитских офицеров представляло периферийные районы, на выходцев из которых была все так же перенесена система патронажно-клиентельных отношений. Впрочем, она была принята и частью офицеров как столицы, так и этого крупнейшего города севера Сирии. В условиях милитаризованного общества и полицейского государства иные способы выживания и сохранения уже достигнутой ступени на социальной лестнице были, разумеется, невозможны.
Менялись, вместе с тем, не только партийное руководство, но и государственные институты. В течение 1963–1976 гг. представительство суннитского большинства в составе кабинетов министров этого времени снизилось до 77% (ранее оно составляло не менее 83%). Представители же вероисповедных меньшинств последовательно увеличивали долю выходцев из своих рядов в высшем органе исполнительной власти (до 17%). В первую очередь это относилось к алавитам, присутствие которых в кабинетах министров этого времени достигло более 9% (ранее общая доля алавитов, друзов и исмаилитов составляла несколько более 5%). Среди членов правительств того же периода имело место снижение доли выходцев из Дамаска и Халеба, соответственно 21,8% и 7,9% (до 1963 г. доля выходцев из этих двух городов равнялась соответственно 43% и 20,3%). В свою очередь, если до 1963 г. доля выходцев из традиционно сельских районов Латакии и Хаурана в составе сирийских кабинетов министров достигала соответственно 6,6% и 0,7%, то в период 1963–1976 гг. она выросла до 21% и 10% соответственно 16.
Однако выстроенная «необаасистским» руководством партийно-государственная система клиентельно-патронажных отношений не обеспечивала внутренней стабильности режима. Ноябрьский госу-дарственный переворот, возглавленный министром обороны Х. Асадом, явился тому едва ли не самым существенным доказательством. По словам Г.И. Мирского, «решающую роль в этих событиях сыграла армия: партийное руководство к моменту кризиса состояло в основном из сторонников Джедида…, но воинские части … оказались на стороне Хафеза Асада» 17. Речь вновь шла о полной зависимости внутрисирийской политики от позиции тех, кто контролировал армейские подразделения.
Переворот Х. Асада, обычно квалифицируемый в официальной си-рийской историографии как Исправительное движение, легитимировался с помощью ссылок на многие, действительно объективные обстоятельства. За три года до его свершения Сирия потерпела сокруши-тельное поражение в ходе очередного раунда арабо-израильского противостояния. «Шестидневная» война в июне 1967 г. лишила страну части ее территории: прилегающие к сирийско-израильской границе стратегически важные Голанские высоты перешли под контроль Израиля, который в баасистской традиции рассматривался в качестве основного регионального противника Сирии. Война и предшествовавшая ей милитаризация18 в значительной степени огосударствленной экономики хозяйственно обессилили страну. Жесткий «антиимпериалистический» курс ее прежних руководителей лишал Сирию возможности получения помощи Запада и консервативных арабских государств Залива. Итогом проводившейся С. Джедидом социально-экономической политики становилось то, что, как заявил новый лидер государства, Сирия «должна догонять караван» технологического прогресса19. Оценивая экономическое состояние страны, немецкий исследователь Ф. Пертес замечал, что в течение первых лет эволюции под лозунгами баасистской доктрины «экономика Сирии уже перестала быть только аграрной, но еще не стала индустриальной» 20.
Обращаясь 16 ноября 1970 г. к народу, Х. Асад заявлял о своем стремлении содействовать установлению новых отношений между гражданами страны и режимом, основанных на «уважении свобод и достоинства личности». Речь шла о восстановлении парламентских форм правления, смягчении положения небаасистских партий и создании широкой межпартийной коалиции, включающей ПАСВ и другие политические организации в виде Прогрессивного национального фронта (ПНФ) 21. В определенном смысле новый сирийский лидер говорил о восстановлении в стране некоторых форм политического либерализма. Годом позже, добившись укрепления своей власти, Х. Асад начал движение и в сторону экономической либерализации.
Тем не менее, приход на вершину партийно-государственной иерархии (Х. Асад сосредоточил в своих руках посты президента САР и Генерального секретаря ПАСВ) нового представителя алавитской общины не может быть объяснен лишь необходимостью проведения прагматичного внутри- и внешнеполитического курса. В основе произошедших в Сирии изменений лежали и факторы противостояния в самой алавитской общине. Если С. Джедид был выходцем из конфедерации племен Хаддадин, то Х. Асад был представителем конфедерации Матавира, более многочисленного и влиятельного племенного объединения. Не приходится говорить, что выдвижение первого реального нусайритского политического лидера – С. Джедида, – меняло конфигурацию внутриобщинных отношений, заставляя входящие в нее племена создавать между собой иные формы «блоковых» отношений. В свою очередь, переход власти к Х. Асаду восстанавливал уже сложившуюся традицию взаимоотношений, придавая ей более устойчивый и стабильный характер.
Смена лиц на вершине пирамиды алавитского партийно-государственного управления влекла за собой и иные последствия. Некоторые из них уже назывались. Речь шла, в том числе, и о начале политической и экономической либерализации. Изменяла ли новая ситуация реальность уже сложившейся ранее системы жизнедеятельности ПАСВ как формально ведущей политической силы страны? Трансформация Регионального руководства баасистской партии за годы правления Х. Асада заслуживает в этой связи самого пристального внимания.
В высшем партийном руководстве страны за первые восемь лет правления произошли существенные изменения. Они проявили себя, если исходить из предварительного рассмотрения таблицы, в том, что из состава Регионального руководства ПАСВ были полностью выведены как гражданские, так и военные представители исмаилитской религиозной общины. На этом фоне имело место сокращение гражданского представительства христиан (6,3% в период с 1966 г. по 1970 г., 5,4% в последующем), которые, как и ранее, не были представлены и в рядах военной фракции этого органа.
В свою очередь, общая численность выходцев из рядов суннитского большинства ощутимо выросла (51,6% в период 1966–1970 гг., 69,6% – в дальнейшем). Вырос и уровень суннитского представительства в военной фракции Регионального руководства. В 1970–1978 гг. численность суннитских офицеров этой фракции достигла 8 чел. из 14 ее членов (в 1966–1970 гг. их было 8 из 19), что составило 57% (42% в течение предыдущего периода) от общего ее количества. Несомненно, что в целом алавитское представительство в составе Регионального руководства ПАСВ за первые восемь лет правления Х. Асада имело тенденцию к снижению. Если в период 1966–1970 гг. оно составляло 23,4%, то в дальнейшем сократилось до 21,4%. Однако число алавитов в рядах военной фракции возросло (42,1% в 1966–1970 гг. и 42,9% в 1970–1978 гг.).
Тем не менее поверхностное прочтение данных таблицы не кажется достаточным. Это происходит главным образом потому, что оно игнорирует более важные, глубинные процессы, происходившие после прихода к власти Х. Асада как в ПАСВ, так и в сирийском обществе.
Если в период правления С. Джедида суннитское представительство в Региональном руководстве ПАСВ складывалось почти исключительно за счет выходцев из аграрных районов Латакии, Хаурана и Дейр эз-Зора (65,6% в целом), то в 1970–1978 гг. в составе суннитов-членов этой партийной структуры было не менее 25% лиц – выходцев из Дамаска. Но там не было ни одного представителя второго крупнейшего суннитского города страны – Халеба. Это явно было следствием напряженной внутриполитической обстановки первых лет правления Х. Асада, когда критическое состояние страны, обострившееся в результате неудач экономической политики и поражения в июне 1967 г., активно использовалось мусульманской оппозицией. Активные действия Движения «братьев-мусульман» в столице заставляли нового сирийского лидера находить адекватные ответы в ходе разворачивавшейся конфронтации с этой частью национального политического спектра. Иных способов взаимодействия с суннитским большинством в те годы у режима просто не было.
В свою очередь, значительное присутствие офицеров суннитского происхождения в составе военной фракции Регионального руководства также не могло быть основанием для утверждений о том, что алавитский офицерский корпус начинал движение в сторону нахождения новых форм взаимодействия со своими коллегами из рядов конфессионального большинства. Суннитские офицеры-члены Регионального руководства ПАСВ были выходцами из самых разных регионов страны. В силу этого их не связывали сколько-нибудь серьезные узы землячества, предполагавшие наличие у них общих интересов и способные привести их к формированию какой-либо вероисповедно-регионалистской коалиции в рядах высшего органа партийного руководства. Их представительство в нем было индивидуальным. Более того, они представляли в отличие от своих алавитских партнеров, занимавших ключевые позиции в армии, расквартированные далеко от центра военные формирования. Возможности воздействия этой группы армейского офицерства на принятие партийных и, как их следствие, государственных решений были, по сути дела, минимальны. Напротив, по словам Э. Беэри, «алавитские офицеры представляли собой относительно гомогенную и сильную клику, основанную на том, что обычно называют «внутриобщинной солидарностью»» 24.
Время правления Х. Асада демонстрировало тенденцию после-довательного формального снижения уровня алавитского представительства в высших органах баасистской партии. В составе нового, сформированного на партийной конференции 1985 г. Регионального руководства ПАСВ из 21 его члена только четверо, включая самого президента и его брата Рифата, являлись выходцами из этой конфессиональной общины (в начале 90-х годов число членов Регионального руководства было увеличено до 22 чел.) 25. В составе этого органа власти было сохранено то же присутствие гражданских христиан, что и в Региональном руководстве 1978 г. В нем также отсутствовали друзы и исмаилиты. Однако уровень суннитского присутствия был равен 14 членам, половина из которых являлись военными. Не приходится говорить о том, что все алавиты (если учитывать военное прошлое самого Х. Асада) могут рассматриваться в качестве выходцев из армии и офицеров государственной безопасности26.
Разумеется, последовательно формировавшийся еще предшественником Х. Асада курс отнюдь не означал, что формальное снижение уровня алавитского представительства в Региональном руководстве ПАСВ указывает на то, что Сирия движется к более адекватному и определяемому реальным соотношением численности составляющих ее население вероисповедных общин конфессиональному представительству в различных эшелонах партийно-государственной власти. Напротив, этот курс, продолженный Х. Асадом, но дополненный установками Исправительного движения, включая реализацию некоторых (пусть во многом формальных) элементов политического плюрализма как и государственно контролируемой либерализации в экономической сфере, содействовал нахождению новых (или более целенаправленному развитию уже опробованных) инструментов укрепления системы клиентельно-патронажных отношений. Эти инструменты оказывались более эффективными в качестве орудия стабилизации власти алавитской военно-политической элиты. Во всяком случае, благодаря опоре на них (естественно, не забывая и об использовании силы) сирийская политическая элита смогла успешно преодолеть не только навязанную ей исламской оппозицией конфронтацию, но и после кончины Х. Асада обеспечить преемственность собственной власти, основанной на сохранении ее центрального звена – клана Асадов-Махлюфов.
Сирийская политическая система (в частности, один из ее элементов – сфера полномочий президента28) предполагает, что ее центральным звеном выступает фигура главы государства и одновременно Генерального секретаря ПАСВ. Уже в 1971 г. провозглашавшийся ранее партийными документами баасистов принцип «коллективного руководства» был отвергнут, и ему на смену пришел принцип «индивидуального руководства» партией и государством. Партийные документы периода правления Х. Асада красноречивы: «Идея лидерства наконец-то реализована. … Народ стремился … ее осуществить, сплотиться вокруг вождя, и теперь он видит в товарище Хафезе Асаде желанного лидера» 29.
Сирийская конституция (включая и внесенные в нее после 1973 г. поправки) предоставляла президенту чрезвычайно широкий круг властных полномочий30. Он является верховным главнокомандующим, выступает в качестве главы исполнительной власти и на основе консультаций с Советом министров определяет основные направления государственной политики. Президент САР назначает вице-президентов, председателя Совета министров, министров и их заместителей, офицеров всех родов вооруженных сил, высших государственных чиновников и судей. Правительство страны полностью ответственно перед президентом. Президент выносит на обсуждение парламента – Народного совета – проекты законов, обнародует законодательные указы в моменты между сессиями парламента, имеет право вето в отношении принятых парламентом законодательных актов. Президент имеет право распускать в случае необходимости высший законодательный орган страны. Если парламент распущен и если того требуют «чрезвычайные обстоятельства и высшие интересы страны», то президент может возложить на себя законодательные функции. Внесение изменений в конституцию страны обусловлено тем, что текст соответствующих поправок должен быть одобрен не менее чем тремя четвертями членов парламента и утвержден главой государства.
Президент САР избирается в ходе общенародного референдума. Единственная кандидатура на пост главы государства определяется Народным советом по предложению Регионального руководства ПАСВ. Хотя сирийская конституция и не содержит в себе положения о совмещении главой государства поста президента и лидера правящей партии, тем не менее в Сирии уже сложилась практика такого совмещения партийных и государственных должностей. Х. Асад, как отмечалось, стал Генеральным секретарем Регионального руководства ПАСВ в 1970 г. и Генеральным секретарем ее Общенационального руководства в 1971 г. Устав ПНФ определяет, что председателем Фронта является «президент республики, Генеральный секретарь Партии арабского социалистического возрождения» 31. Нынешнее сирийское руководство в полной мере учло печальный опыт разделения партийной и государственной власти, приведший в 1970 г. к падению режима С. Джедида.
Президент САР осуществляет личный контроль над провинциальными партийными и государственными органами руководства, армией и службой безопасности. На провинциальном уровне президентская власть представлена 14 губернаторами, непосредственно ответственными перед главой государства и лично контролирующими деятельность местных органов центральных министерств и предприятий государственного сектора. Каждый из губернаторов (что является полной копией системы отношений на уровне центральной власти) является главой местной исполнительной власти и руководителем законодательного органа (совета) провинции. В случае возникновения чрезвычайной ситуации губернатор становится командующим полицией и расквартированными на территории провинции вооруженными силами.
Представителем центральной власти в провинции является также секретарь местного отделения правящей партии. Поскольку президент страны выступает и в роли высшего партийного руководителя, постольку секретари провинциальных комитетов ПАСВ лично ответственны перед ним. Провинциальные партийные комитеты «координируют» деятельность местных государственных органов и предприятий. В свою очередь, деятельность партийных и государственных органов на провинциальном и местном уровне находится под контролем отделений службы государственной безопасности.
Государственно-партийная бюрократия, возникновение которой было обусловлено широким процессом огосударствления экономики, включая сферы государственного образования и здравоохранения, а также системы безопасности, становилась одним из наиболее важных сегментов системы патронажно-клиентельных отношений, непосредственно связанных с главой государства. Причем эта страта сирийского социума имела тенденцию к постоянному увеличению.
Не приходится говорить, что столь значительный слой управленческих служащих находится, с точки зрения возможностей его существования, в прямой зависимости от государства. Еще более существенным обстоятельством является и то, что гипертрофированная структура управления пронизывает всю страну, имеет отделения даже в самой отдаленной деревне. В конечном итоге, от нее зависят возможности трудоустройства, образования, получения медицинской помощи и т.п. для всех граждан САР.
Не менее важным инструментом власти режима, определяющим его потенциальную возможность и в дальнейшем выступать в роли важнейшего элемента существующей политической системы, выступают вооруженные силы, полиция и служба безопасности. Разумеется, сирийская армия и до прихода к власти Х. Асада имела огромный опыт вмешательства в политическую жизнь страны. Однако этот недавний лидер САР смог окончательно поставить партийно-государственный аппарат под полный контроль военных.
За время правления Х. Асада сирийские вооруженные силы полу-чили серьезный опыт ведения боевых действий как в ходе нескольких раундов противостояния Израилю (важнейший из них – октябрьская война 1973 г. была представлена сирийским руководством как политическая победа над «сионистским противником»), так и благодаря участию в выполнении военной миссии в Ливане, в операции «Буря в пустыне» в 1991 г. в ходе освобождения Кувейта. Численность национальной армии за время правления Х. Асада имела тенденцию к последовательному увеличению. Если в 1970 г. она составляла 80 тыс. чел., то уже в 1985 г. достигла 400 тыс. солдат и офицеров. По состоянию на начало 90-х годов ХХ в. численность сирийской армии составляла 420 тыс. чел. В свою очередь, штаты сотрудников полиции и службы безопасности по состоянию на то же время были доведены примерно до 100 тыс. чел. 34 Несомненно, что значительный рост вооруженных сил, а также полиции и службы безопасности осуществлялся за счет выходцев из периферийных регионов, для которых служба в этих институтах государственной власти была одним из каналов социальной мобильности. Эти люди, еще далекие от того, чтобы избавиться от традиционных для них патриархальных связей, прекрасно вписывались в поощряемую режимом систему патронажно-клиентельных отношений.
Все три этих института государственной власти находились под жестким контролем режима, в частности, под контролем его алавитской фракции. Речь идет о том, что, как отмечал В. Пертес, сирийский режим не «может рассматриваться как чисто военная диктатура». По его словам, «это диктатура, где военные выступают лишь в качестве одного из наиболее мощных и …наименее фрагментированных «центров силы»» 35.
Разумеется, Х. Асад выступал в качестве главнокомандующего вооруженными силами. Однако реальными руководителями вооруженных сил страны и, в первую очередь, президентской гвардии (Сарая ад-дифаа), численность которой составляла 20 тыс. чел. 36, всегда были влиятельные члены его семьи – до 1984 г. брат Рифат, а в дальнейшем, вплоть до своей гибели, старший сын Басиль и брат жены – Аднан Махлюф. Пять членов Регионального руководства ПАСВ после 1985 г. ранее были заняты в аппарате специальных служб. По меньшей мере двое из пяти премьер-министров страны между 1970 и 1995 гг. были армейскими генералами. Министерство обороны САР с 1972 г. возглавляет старый друг бывшего президента САР М. Тлас. В свою очередь, во главе министерств внутренних дел, местного самоуправления и сельского хозяйства находятся люди, в прошлом занятые в армейском аппарате и аппарате государственной безопасности. Их заместители, как и заместитель министра иностранных дел, имеют то же военное прошлое. Все они тесно связаны с президентом отношениями взаимной зависимости, требующей порой поиска компромиссных решений, исключающих возможность возникновения в рядах военного окружения президента какой-либо серьезной оппозиции его решениям37.
Правящая партия остается, разумеется, одним из основных инструментов обеспечения власти сирийского режима. По официальным данным, число ее членов к концу июня 1995 г. составило 266380 чел. 38 По сути дела, она действует параллельно армии, полиции и органам государственной безопасности и, как и они, выступает в качестве несущей конструкции политической системы САР.
ПАСВ является действительно пронизывающей все сирийское общество организационной структурой, в сфере влияния которой находятся все социальные страты и все регионы САР, включая районы традиционного расселения суннитов, а также национальных и вероисповедных меньшинств. При всей мощи партийных организаций, например, Дамаска и Халеба, отделения ПАСВ наиболее значительны в тех провинциях страны, где высока доля алавитского населения, прежде всего Латакии. Вместе с тем более важным обстоятельством выступает то, что за годы правления Х. Асада баасистская партия стала мощным орудием выдвижения выходцев из периферийных регионов Сирии. Численность партийных организаций провинций Суэйда, Дераа, Дейр эз-Зор, Кунейтра, Хасаке и Ракка, где проживает незначительное количество населения Сирии, является этому ярким подтверждением.
Партийная статистика наглядно демонстрирует тенденцию к постоянному наращиванию численности партийного аппарата всех уровней.
Складывавшаяся партийная номенклатура, как свидетельствовала все та же официальная партийно-государственная статистика, становилась все более образованной. В 1995 г. из общего числа 1248287 сотрудников партийного аппарата САР 2961 чел. были кандидатами наук, 63293 – магистрами, 120817 закончили высшие учебные заведения, а 289435 – среднюю школу. ПАСВ активно привлекала к партийной работе молодежь.
Партийная номенклатура становилась принципиально важным инструментом взаимодействия и контроля руководства над жизнью социума. Но речь шла также и о том, что в лице этих образованных, представленных молодежью сотрудников партийного аппарата (доля женщин среди которых имела тенденцию к постоянному и последовательному увеличению, что принципиально для мусульманской страны), политическая элита страны формировала одну из общественных страт, жестко патронируемых ею и тесно связанных с ее установками. Будущее этой страты, несомненно, определялось волей этой элиты и ее центрального звена – семейного клана Асадов-Махлюфов.
Годы ограниченной политической либерализации, провозглашенной Исправительным движением Х. Асада, как отмечалось, вызвали в марте 1972 г. к жизни Прогрессивный национальный фронт. В настоящее время в состав этой межпартийной коалиции входят ПАСВ, Арабский социалистический союз, две группы сирийских коммунистов, Партия социалистов-юнионистов, Движение арабских социалистов и Юнионистская социал-демократическая партия. Руководители всех этих партийных структур являются членами Центрального руководства ПНФ. В апреле 1980 г. ПНФ, по сути дела, перестал быть лишь союзом политических организаций. В то время в него были включены и общественные организации – Всеобщая федерация рабочих профсоюзов и Всеобщая федерация крестьян, а их руководители стали соответственно и членами Центрального руководства ПНФ. Как считают сирийские власти, вступление этих двух общественных организаций в ряды Фронта «превратило его в организацию подавляющего большинства народа Сирии» 40.
Тем не менее, было бы неуместно преувеличивать возможности этой организации. Ее становление осуществлялось под жестким кон-тролем властей, а в состав ПНФ вошли лишь те группы политического действия, которые были близки ПАСВ по выдвигаемым всеми этими группами целям политической практики. Речь шла, в частности, об «объединении отрядов арабской революции в САР … для мобилизации всех сил … перед лицом … империалистического сионистского нападения». Создание Фронта преследовало и более важную цель – образования на его основе «единой политической организации» в составе всех вошедших в него партий. Вступление в его ряды тогда еще единой организации сирийских коммунистов едва ли не полностью определялось задачами советской внешнеполитической линии на Ближнем Востоке.
По сравнению с ПАСВ все входящие в ПНФ группы политического действия немногочисленны. По словам Ф. Пертеса, данные которого основываются на личных контактах с представителями небаасистских партий, численность руководимой Ю. Фейсалом одной из входящих в состав ПНФ коммунистических групп может оцениваться в 10 тыс. членов. Вторая же, лидером которой до 1995 г. был ветеран сирийского коммунистического движения Х. Багдаш (в настоящее время ее возглавляет его жена – В. Багдаш), в численном отношении менее значительна. В свою очередь, в рядах Арабского социалистического союза, продолжающего апеллировать к идеям Г.А. Насера, около 2 тыс. членов. Несколько тысяч членов насчитывает Партия социалистов-юнионистов, Движение арабских социалистов – менее 2 тыс. и Юнионистская социал-демократическая партия – около 200 активистов, которые являются, по сути дела, бывшими регионалистскими фракциями ПАСВ (Юнионистская социал-демократическая партия – бывшая фракция Партии социалистов-юнионистов), покинувшими ее ряды в 60–70-е годы прошлого столетия.
Эти партии лишены возможности создания собственных общественных организаций, не могут работать в студенческой и армейской среде, в основу их деятельности как членских организаций ПНФ положены программные документы ПАСВ и решения ее партийных съездов и конференций46. Небаасистские партии участвуют в обще-национальных выборах в Народный совет, а также в выборах в провинциальные советы только на основе общих списков кандидатов, представляющих все партии ПНФ47. Каждой из этих групп политического действия обычно предоставляется один-два незначительных поста в правительстве. Они не имеют доступа к электронным или печатным средствам массовой информации, а издание ими собственной прессы запрещено. Любая попытка этих групп политического действия выступить против ПНФ и режима будет означать для них полный переход к полулегальной или нелегальной деятельности. Иными словами, речь идет лишь о формальных организациях, не оказывающих какого-либо воздействия на процесс принятия политических решений.
Создание ПНФ позволило Х. Асаду окончательно покончить со все еще существовавшей к началу его правления общественной популярностью коммунистов и насеристов, выступавших в 50-е и 60-е годы ХХ в. в качестве основных политических соперников ПАСВ на левом фланге сирийской политической жизни. Их влияние было значительно среди крестьян, в рядах офицерского корпуса, студенчества и среднего класса. Связи с друзскими (Арабский социалистический союз) и курдскими офицерами (для коммунистов это определялось курдским происхождением Х. Багдаша, хотя коммунисты играли немалую роль в армянской и арабо-православной среде) позволяли обеим политическим организациям занимать существенное место в политической системе Сирии. Конечно же, престиж коммунистов был тесно связан и со статусом Советского Союза как одной из двух великих держав. Однако проблема заключалась не только в этом.
Создание ПНФ позволило сирийской политической элите не только окончательно институционализировать левые регионалистские и тесно связанные с этническими и конфессиональными меньшинствами партии и создать основы для дальнейших действий в отношении потенциальной (или реальной) оппозиции. Впрочем, эти же действия были предприняты этой элитой и в отношении общественных организаций, самые значительные из которых были включены в состав ПНФ. В условиях все еще сохраняющейся в Сирии и поощряемой партийно-государственными властями социальной мобильности обе они (и Всеобщая федерация рабочих профсоюзов, и Всеобщая федерация крестьян) могли бы стать реальным источником выдвижения нежелательных для «правящего класса» контрэлитарных группировок.
Речь идет не только о формальной возможности дальнейшего расширения ПНФ за счет включения в него новых членских организаций. Введение в его ряды обеих общественных организаций становилось реальным доказательством стремления властей и в дальнейшем проводить курс на институциализацию возникающих в национальном социуме групп политического действия. Едва ли не последним примером предпринятых в этом направлении действий стали шаги, направленные на создание лояльной «правящему классу» исламской суннитской партии, а также смягчение позиции в отношении Сирийской национальной социальной партии.
Ставший реальностью в 1973 г. сирийский парламент за годы правления Х. Асада превратился в один из инструментов проведения курса на расширение в Сирии системы патронажно-клиентельных отношений. Это, по сути дела, совещательный орган, воздействие которого на проводимый «правящим классом» курс минимально, о чем свидетельствуют и официальные сирийские издания.
Разумеется, представители партий ПНФ являются основой депутатского корпуса сирийского Народного совета, численность которого составляет в настоящее время 250 членов. Доля независимых депутатов в нем никогда не была высокой. В сирийском парламенте последнего созыва их было лишь 83 депутата. Тем не менее Народный совет САР может рассматриваться как элемент политической системы страны, позволяющий обеспечивать участие в происходящем политическом процессе тех социальных страт (вновь возникшие группы предпринимателей), которые стали реальностью страны за годы начавшейся в ней либерализации экономической жизни. Присутствие их представителей в составе независимых депутатов является серьезным подтверждением этого факта.
Едва ли уместно говорить о том, что присутствие представителей «предпринимательского класса» в сирийском парламенте становится показателем усиления его политических позиций. По данным Ф. Пертеса, сирийская предпринимательская страта не представлена в рядах ПАСВ. Она не обладает сколько-нибудь серьезными организационными возможностями. Более того, развитие этой страты целиком и полностью зависит от государства. Иными словами, речь может идти лишь о слое общества, который появился в стране как результат проводимой ее руководством политики и в силу этого вплетенный во все ту же ткань патронажно-клиентельных отношений, которые стали основным направлением курса недавнего сирийского лидера.
Клан, представленный семьей Асадов-Махлюфов – алавитская «джамаа» («группа»), – находится в центре системы этих патронажно-клиентельных связей. Однако развитие ситуации в стране после 1970 г. доказывает, что этот клан окружает более широкий круг людей, принадлежность к которому отнюдь не всегда определяется их вероисповедным происхождением. Более существенным фактором для этого круга выступает личная преданность клану. Поэтому и неалавиты имеют доступ к высшим государственным должностям. Достаточно сослаться на то, что глава генерального штаба армии Х. аш-Шихаби, министр обороны М. Тлас, вице-президент А.Х. Хаддам и все премьер-министры страны в период пребывания у власти Х. Асада являлись суннитами. Суннитами являются и оба заместителя Генерального секретаря ПАСВ, возглавляющие Региональное и Общенациональное руководства партии. Однако эта ситуация может рассматриваться лишь как дополнительное подтверждение того, что выстроенная выходцами из алавитской офицерской среды пирамида тесных отношений с окружающим их социумом поставила эту среду в центр строительства национального сообщества. И она успешно справилась с этой задачей.
|